Елена:
К 99-му году Тороп, похоже, растерялся, и уже не знал
чем пугать людей. Что делать? Народ стал забывать, для чего он собрался. И вот,
Тороп разражается новым документом: «Последняя надежда». Я не поленилась и
прочла его. Чудовищность всей этой галиматьи меня возмутила. Я разразилась
письмом к Алексею, поскольку молчать не могла. Я приведу это письмо почти полностью,
поскольку оно является некой сублимацией моей позиции по отношению к Торопу и
его идеологии:
«… Для того, чтобы написать тебе достаточно серьезно,
ровно, продуманно, мне необходима неделя спокойной работы за пишущей машинкой.
К великому сожалению, у меня нет достаточного количества времени и сил, очень
много уходит на домашние дела, а вечером, когда все улягутся – мне не хочется
долбить и шуметь. Но, тем не менее, ответ я все-таки дам. Мне, вопреки своим
желаниям приходится иметь дело с «литературой», с первоисточником. И это очень
тяжело для меня, ибо абсурд – твое словечко! – прочно поселился и в наших
отношениях, и в укладе нашей жизни, и в твоих мозгах. И я готова потратить
полгода, год для детальной работы с «Великими произведениями» твоего кумира и
ответить тебе, задать тебе ряд вопросов, на которые ты и не ищешь ответа и
ответ на которые не выгоден ни Торопу, ни твоему ощущению личного комфорта, ни
твоей фанатичной убежденности в том, что абсурдно все кругом, кроме твоей веры
и жизни. А это тезисное послание – лишь начало.
Общее впечатление от всех речей Торопа не изменяется
вот уже пять лет – это какое-то наспех сляпанное учение, где нет глубины,
продуманности. Масса непроверенных фактов, огульных обвинений человека и
человечества во всех тяжких, где сплошь – одни претензии на сверхмиссию и, в
связи с этими претензиями, куча оговорок, отменяющих устоявшиеся ценности –
«застывшие догмы» - людей. Особый разговор – это язык и вообще – стилистика
речи Торопа; непонятно вообще, зачем он насытил свою речь архаизмами, к чему он
создал этот чудовищный сплав из «абы, ибо, дабы, вкушений», и «цивилизации
подвижного разума, перевоплощения, гармонии информации развития»; где этот
человек учился грамоте и почему он так волюнтаристски обращается с языком?...
Он совершенно фривольно наполняет новым смыслом многие понятия, вводит новые
слова, типа «энергийный», хотя непонятно, чем ему не угодило – «энергетический»
к примеру.
Я даже не говорю об откровенной безграмотности и ошибках в его речи. Почему-то
вас это совсем не цепляет. К словам типа
«ихних», «ложить» вы привыкли, но вот еще прелесть – « хочете вы или не хочете,
Истине это все равно», или «Вы все служите в садах Мамоны ТОГО, ГДЕ репей и
чертополох насажены в изобилии.» - как-то невольно ждешь, что после слова ТОГО,
должно идти слово, отвечающее на вопрос «кого?» или «Какого?», но никак не
«где?». Многословие, топтание вокруг да около совершенно понятных вещей,
долгий-долгий, окольный путь до конечной формулировки – это его речь.
Многословие легко объясняется – так легко запутать. Все, что говорится Торопом,
можно изложить раз в пять-шесть короче и яснее. Если пользоваться нормальным
русским языком. Дальше замечу, что вы непритязательны даже в откровенных
смысловых подтасовках. К примеру, Виссарион с греческого переводится как «в
лесу живущий», а трактовку «жизнь дающий» Тороп придумал сам, потому что она
ему была нужна. Вас не смущают его безграмотность, невежество, вы всему
придумали оправдания, утверждая, что все эти т.н. ошибки принципиального
значения не имеют. Да и ладно, это ваше дело и дело вашей совести, как вы с ней
договариваетесь.
Малая ложь, или назови ее обтекаемо – неправда,
порождает ложь большую, наворачивает, как снежный ком все новые и новые пласты
лжи. Это и происходит с вами и с тем, что Тороп именует «Последним Заветом». С
каждой новой проповедью нагромождается масса новых подробностей, которые
проверить невозможно, или предупреждений о возможном плохом результате ваших
начинаний, и предупреждений, что все это – нестрашно.
А и действительно, если «высшее смирение – это
смирение перед собственной никчемностью», то совершенно неважно, чем ты
собственно занят, какие результаты ты получаешь, совершаешь ли ты ошибки. Ты
никчемен и этим все сказано. Тороп почему-то не уточняет: в чьих глазах мы
никчемны. В своих? Бога? Торопа? Человек с привычными представлениями как-то
внутренне содрогается при чтении этих строк. От неправды. Да есть ценность в
человеке! И в общечеловеческом смысле, и личном, и перед Богом. Я могу говорить
лишь о себе и своих друзьях – в том, что в человеке есть ценность, не
сомневается никто из них. Ценность эта – перед Богом, ибо не может Господь
творить бессмысленные вещи. И вообще, непонятно зачем этим бессмысленным
тварям, не имеющим ценности, какие-то нравственные законы, заповеди,
устремления? Ценен человек перед своими братьями, перед собой, ибо достоинство
у него ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ, и создал его Бог ЧЕЛОВЕКОМ, а не червем, букашкой, не
животным вообще. И обесценивать Божье творение – грех, хула на Бога.
А если следовать Торопу и его тезису о никчемности, то
можно для начала попостигать творчество, затем мастерство, затем попробовать
объединиться в единую и нерушимую (семью), при этом отрицательный результат
всех этих потуг смущать не должен. Чтобы ни делать - лишь бы ничего не делать.
Можно потонуть в досужих разговорах о «мирах Горних», расписывать подробности
высших цивилизаций, о которых никто ничего не знает, поскольку так никто еще
там и не побывал. Можно погрязнуть в разборках между собой и искать «тени»,
«червей» и «медуз» ( свету то сколько в этих словах!), копаться в кучах
собственного дерьма, попутно ругая мир, называя его абсурдным. Называя
погремушками все, что может оказаться дорогим для человека, Тороп подсовывает
вам игрушки другого рода.
Ведь именно жизни в вас и нет. Вы ни огорчиться толком
не можете, ни расхохотаться. Все – на полутонах, все серое. Натуга, надрыв, с
которыми вы исполняете указки своего лидера, ослепляют вас полностью. Вы уже не
в состоянии видеть мир вокруг себя. А когда читаешь опусы вашего кумира, то
удивляешься, как при такой накачке чернушными эпитетами всего окружающего мира,
ты еще не утратил способности общаться с местными людьми (как это уже сделали
многие твои единоверцы).
Мир безнадежно плох. Это единственный вывод, который
можно сделать со слов Торопа. Чем он это подтверждает? А ничем. Вы просто
должны в это верить и все. И вы верите, а вокруг себя оглянуться не хотите.
Видишь ли, Леша, глядя только в телевизор можно действительно испугаться мира.
Действительно, там много говорится о негативе. Но ведь совершенно очевидно, что
говорится там только о том, что выбивается из привычных нравственных норм: воровство,
коррупция, насилие, агрессия, СПИД, и многое другое. Говорится о том, что на
виду и на плаву – сам знаешь, что обычно не тонет. Но миллионы людей живут
обычной честной жизнью, это нормально, об этом не пишут и не снимают, потому
что это и так понятно. И когда я читаю вопли Торопа в адрес гниющего
человечества, то мне при слове «человечество» вспоминаются именно те простые
люди, которых я вижу ежедневно вокруг себя, кого я знаю непосредственно. Эти
политики, нувориши, преступники – они лишь малый процент от общего населения
планеты. Они купаются в собственных амбициях, играют по своим правилам,
навязывают людям те или иные идеологии. А жизнь упрямо берет свое: после
нескольких лет идейного ажиотажа начинается простая обывательская жизнь –
рождение и воспитание детей, обучение, работа, радости и горести, болезни и
отдых, радость любви – простые человеческие занятия из века в век, простые
человеческие трудности и вопросы. Именно среди этих людей, которых большинство,
достаточно твердо исповедуются моральные ценности совести, взаимопомощи,
сострадания. И когда именно к этим людям применяешь то, что «гонит» в адрес
человечества Тороп, то возникает чувство вопиющей несправедливости. И я не
знаю, чем собственно ты, принявший «истину», отличаешься от этих простых людей.
Что? У тебя какие-то другие проблемы? Твои дети рождаются и растут по каким-то
иным законам? Они как-то иначе нуждаются в пропитании, в любви? Или твоя любовь
к ним чем-то отличается от любви других родителей? Какими такими иными законами
ты стал жить? Ты перестал нуждаться в одежде, еде, тепле? Ты можешь позволить
себе жизнь «свободного художника»?Да кому какая разница, какими идеологическими
«кружевами» ты украшаешь каждое свое дело? Делаешь-то ты почти то же самое,
решаешь те же проблемы, и они ничуть не возвышеннее, не духовнее, не чище
проблем других людей. В чем, в каких поступках проявляется особая истинность
твоей веры и жизни? – в дополнительных ритуалах вокруг стола? В блаженных
мыслях на ночь о важности своих дел в масштабе вселенной, о смене эпох, о себе
в этих перетрубациях? Чем это ты стал другим? – ты так же срываешься, так же
тянешь одеяло на себя, стараешься все подмять под свою идеологию, причесать под
себя. При этом, ругая на словах агрессивность, исповедуя пацифизм, забываешь, что
подавление чужой воли, навязывание своей – это тоже агрессия, только более
наглая, менее физически ощутимая, и поэтому – более лукавая.
То, что говорит о людях Тороп, имеет
конкретную цель и конкретный смысл. Очевидна методология, именуемая психологическим
террором. Ты, конечно, будешь его оправдывать и говорить, что пришел он для
суда. Только суд-то должен быть справедливым. Я вижу умышленное нагнетание
чернухи. Все факты, обвинения в адрес людей, высказанные Торопом имеют место,
но … не в такой концентрации и им в противовес можно поставить не меньшее
количество позитивных фактов. Все это позволяет сделать вывод, несколько иной,
чем предлагает Тороп: в мире нет ничего однозначного. В поступках человека
присутствуют масса мотивов – корыстных и благородных, диктуемых совестью или
гордостью. И все это происходит в одном человеке. И у каждого есть свой
результирующий вектор, обозначающий сумму этих качеств".
Такого рода переписка началась в тот период. Если до
этого мы обсуждали какие-то детали в письмах, то теперь мне казалось, пора
долбить крупнокалиберными по идеологии, слишком очевидным для меня становилось
ее бесчеловечное обличье. Я дополнила письмо еще одним отрывком, который я
начала писать сразу по прочтении "Последней надежды" , отрывок мне
представляется важным и я его публикую.
Ощущая себя современным человечеством, вернее частью
его, прочла очередное обращение, «Последнюю надежду» так сказать… Н-н-нда… Вот
уж действительно… последняя…. Надежда ли? До прочтения этого опуса думала над
ответом на твое письмо… Резануло твое определение современных законов социума –
абсурдные. Не начав писать, увидела этот спецвыпуск. Решила «подковаться».
Знаешь, что я тебе скажу? Не твое это – «абсурдные законы», не твое. Последние
лет пять ты вообще ничего своего стараешься не создавать. В очередной раз
поговорим о времени и о себе.
Сразу оговорюсь: буду цитировать Торопа, его опус
очень обильно. Так вот об Отце и Сыне: Вся теогония Торопа была озвучена лет
пять назад. Мы еще иронизировали по поводу «дэдушки» и «Папы». Почему-то в
нынешнем обращении о генезисе и родословной Отца Тороп умалчивает. Думается,
боится запутаться. Потому как удобнее вообще ничего не говорить о возникновении
Отца. Иначе – слишком много противоречий. Каких?
Попробую вкратце изложить идею Торопа. Помнится, в первых его откровениях
говорилось о сотворении мира как о каком-то чудесном вращении вокруг Начала. От
этого хоровода, как цветы от венка, вылетали творения: планеты, сущности
внеземных цивилизаций и, собственно, Отец. И вот все эти творения были
материальными, разумными, невредоносными, то есть – почти совершенными. И цвели
эти цветы – старшие братья по разуму – источая благоухание. Но был среди этих
цветов некто, кто, пока «время текло, … одиноко любовь источал», ну и чтобы не
зря источал, не одиноко, сжалился над ним Единый, сотворил нас на забаву.
Пусть, мол, создает этот «отец небесный» свое на этой планете. И вот уже
несколько тысячелетий упражняется наш батя над нами, дает нам законы души, а
никак они не приживаются в наших материальных телах, не им созданных, потому
как инородны… - то ли плоти для закона, толи законы для плоти – понять трудно.
Ты-то сам разобрался, что чему инородно? И вот за всей этой котовасией
пристально наблюдают внеземные цивилизации - своего рода два лагеря болельщиков
- на зрелище боев гладиаторов. И вот одни из этих зрителей опускают палец вниз,
а другие делают все, чтобы не добивать этих полудурков, призванных одарить
вселенную новым, дотоле неведомым законом бытия, где принцип души расцветет
пышным цветом и наполнит благоуханием всю поднебеснуя и ея окрестности. Но
самое забавное, что обе эти команды, в конечном счете, все равно вредят, хотя и
суперразумны.
Вот что только при этом будет делать Единый и все его творения? И откуда эти
полудурки ума-души наберутся, если у них это не получалось в течение последних
двух тысяч лет? А вот тут-то отец и пособит, пришлет своего посланника Торопа,
который все-то по местам и расставит. Он уже посылал своего сына однажды, да
что-то не выгорело, сына зачем-то распяли, все переврали о его миссии, так что
единственно достоверным остался факт его пришествия первого и обещание
пришествия второго. А так никаких критериев истинности и не осталось в книге,
именуемой Новым Заветом, то буквально все предупреждения о лжехристах, конечно
же, искажены! Библия – это не боговдохновенные записи пророков, и никакой связи
не имеют с последующим пришествием Христовым.
Торопу необходимо отменить Библию и большую часть
Нового Завета подвергнуть критике и сомнению, без этого он слишком уязвим. Без
этого слишком много не подгоняется под него, любимого. Главное, что он сделал –
отменил единобожие. Затем он лишил человека права на понимание истины, заявив,
что каждый из читающих Завет, вкладывает свое понимание истин, в нем
изложенных.
Внесение тезиса о Едином и Отце как-то совершенно
противопоставляет природу человеческой плоти наличию в ней души. Даже инстинкт
самосохранения Торопу не угодил. Новое слово, ставшее почти ругательством –
природный эгоизм. Если он природный, то зачем с ним воевать? Если человеку он
не был присущ от сотворения, то откуда он взялся? И где та сила, которая так
глубоко эгоизм в человечество внедрила?
Возвращусь к его теогонии. Совершенно очевиден
конфликт между стремлением плоти и стремлением души. Попахивает конфликтом
между законами разума и законами души. И полная путаница в отношениях между
Единым и Отцом. По Торопу опять же выходит: Отец, который сотворен Единым, не
воспринимает законы своего Творца, закон Разума ему не писан, и мысль его не
касается, так как это «для него очень грубое проявление», ибо «закон разума
есть закон материи, а это инородный закон по отношению к законам великого
Бога». Что? Отец тоньше своего создателя? Совершеннее? Почему же опыты с нами
так неудачны? И мы, твари такие, «провалили человеческую цивилизацию ниже
нулевого уровня». Что это такое: провалить цивилизацию ниже нулевого уровня? Я
ничего не знаю о ненулевом. Я ничего не знаю о внеземных цивилизациях, я
слышала о них только от контактеров, чья крыша в пути. Почему мне должно быть неудобно
перед ними за этот «ниже чем нулевой» уровень? Тем более, что цивилизации эти:
А) гармоничны
Б) совершенны
В) им до всего, что касается нас, дела нет.
На хрена им наши новые уникальные законы!?
Мои мозги, конечно, ограниченны, но не до такой же
степени, чтобы принять весь этот бред за истину. Тороп, полемизируя с вероятным
оппонентом, вопрошает: Двоебожие?
– Нет, батенька! Шизофрения!
Очень просто, наподобие Торопа, заявить – в человеке
нет ничего, что заставляет его творить зло. По своей природе он на это не
способен. Почему же творит? Откуда этот импульс? Кто в ответе за это? Если сам
человек не способен ни понять истину, ни разумом овладеть в полной мере, ни
душевные свои качества проявить? Читаешь снова и снова пытаешься понять: а что
собственно Торопу от нас надо? Вся история развития человечества была искажена,
и вообще – «появление человека законами мироздания не предусматривалось» - во,
прикол! А зачем все это тогда? Кто «появил» человечество? Единый для Бати? Они
что, дураки? Они что, чего посовершеннее создать не смогли? Снова «но как
только душа ваша соединилась с данными природными законами, все разумные
пределы, установленные до этого юным разумом, были порушены до основания».
Выходит, что Батя делает нас такими вопреки Единому, как бы соревнуясь с Единым
в творчестве. Так что пусть Тороп и не сетует на наше природное стремление
соревноваться. Сам «творец души» нам этот пример показал. Вывод, который так и
навязывается Торопом: надо жить по духовным законам. Но мы их сами постичь неспособны,
значит: их нам кто-то должен дать. Кто? Тороп, конечно! А поскольку все без
исключения жизненные проявления человека шли по неверному пути, то все тонкости
и частности нашего переходного состояния мы должны обсуждать с ним.
Вообще, вся философия Торопа направлена на одно: получить полную власть над
вашей волей, над вашей мыслью, над вашими поступками. Читаешь его послания и
нависает над тобой липкое ощущение абсурда. Только одни делают вывод, что
абсурден мир с его несовершенством, а другие делают вывод, что абсурден Тороп с
его мироощущением. Дело в том, что если кому-то взбрендит осчастливить мир
собой, как мессией, то действовать он будет абсолютно по той же схеме: внешне
добьется некоторого сходства с Христом, напомнит, что слово Христос не является
именем, подвергнет сомнению ряд тезисов из Евангелия, вспомнит инквизицию,
крестовые войны, напомнит, что и Христа не больно-то принимали. Короче – набор
приемов стандартен.
Алексей:
Итак, у нас возникла переписка. Я не буду
воспроизводить свои письма полностью, это не имеет смысла. Воспроизвожу лишь
наиболее характерные отрывки, которые дают представление об уровне полемики.
Система аргументации, которую я тогда использовал, типична почти для любого последователя
Виссариона. Я в то время не являлся исключением.
Пишу тебе
ответ. Оговорюсь, что при первом прочтении у меня возникло ощущение, что ты
очень поверхностно, по диагонали, пробежала глазами по Обращению, надергала
некоторые цитаты, и создала некую иллюзорную конструкцию. Затем ты назвала эту
конструкцию «учением Торопа» и сама же радостно эту модель раздолбала.
Справедливости ради, должен сказать, что при втором прочтении я нашел гораздо
больше точек соприкосновения. Поэтому – давай разбираться.
По поводу
теогонии Виссариона спорить смысла не вижу, так как предмет дискуссии таков,
что ни доказать, ни опровергнуть ничего нельзя. Ты можешь сказать лишь, что
здесь изложено то, что не соответствует
моим представлениям. Или – это противоречит традиционному догмату. Или – это
нельзя научно доказать. И не более того. А посмеяться над этим… могу адресовать
тебя к не менее талантливому стебку, его фамилия Вольтер (книга стоит на
полке), правда он стебается над современной ему христианской церковью и ее
представлениями, но так же талантливо, и так же безаппеляционно.
Давай
поговорим по поводу «смирения перед собственной никчемностью» (цитата из моего
письма). Ты вырвала строку из контекста, дала свое развернутое представление об
этом и дальше его опровергла. В Обращении и ПЗ достаточно много говориться о
смирении, и объясняется это совсем в другом смысле, нежели в том, в каком
излагаешь это ты. Смирение – это противопоставление человеческой гордыне.
Смирение перед реальностью, это восприятие реальности такой, какая она есть.
Ведь цепочка событий всегда выстраивается таким образом, чтобы дать человеку
наилучшие шансы что-то осознать внутри себя, осознать волю Бога и как-то измениться. Ведь даже болезнь – это сигнал о том, что человек
делает что-то неправильно, идет куда-то не туда, нарушает законы гармонии.
Даже то, что
ты ругаешь меня за то, что я слушаю Виссариона, - это удар по моему эгоизму.
Это, на самом деле, ругань за то, что я плохо исполняю то, к чему он меня
призывает. Значит, это помощь мне - стимул к изменению. Это побуждает меня о
чем-то задуматься, не дает уснуть, будучи убаюканным собственной хорошестью. За
это, по большому счету, я тебе
благодарен. Что касается экономических отношений – тут хвастать действительно
нечем. Бессмысленно говорить о том, чего еще нет, и что только будет. Когда
будет – тогда и поговорим. Об уходе от денег вообще говорить нельзя, пока нет
собственного производства. Его становление происходит медленно и нерадиво, я и
сам это вижу. Но с другой стороны, пока что-то внутри не изменится, ничего и
снаружи не получится. Потому что здесь внутреннее становление первично. А
изменить себя очень трудно. Для этого требуются годы серьезной работы над собой
по преодолению собственного эгоизма, помощь Бога и других людей.
То, что ты говоришь об учении Виссариона, та грязь, которой ты обильно все
поливаешь, на мой взгляд, диктуется гордыней. Срабатывает несложный принцип:
если появляется некто, и говорит о том, что что-то не так в тебе, что надо
измениться, говорит нечто такое, что требует конкретных действий, то нужно либо
согласиться с ним и сделать эти действия, либо доказать себе, что все это –
чушь и делать ничего не надо. Когда дело касается вопросов веры, дело обстоит
еще сложнее. Ведь логически доказать или опровергнуть ничего нельзя по
определению. По крайней мере – вначале, пока нет еще плодов на дереве, которые
можно попробовать. В общем, можно либо поверить, либо – не поверить.
Чтобы не поверить, нужно себе доказать, что все это – глупость, а это сделать
просто. Нужно надергать цитат, трактовать их произвольно, типа « сказано так-то
и так-то, а значит, имеется ввиду то-то
и то-то»… А затем сказать: вот видишь, какая чушь! Разве может это быть
истиной? Верно – не может. Но ведь это и не есть истина. Это твое собственное
предвзятое представление о ней...
Елена:
Ну,
вот…Практически все твое письмо посвящено критике методологии моего спора с
тобой. Часто в вопросах веры действительно многие аргументы бессильны. Я могу
объяснить, по крайней мере, причину своего стеба: НУ, ТАК ЭТО ВСЕ ПРОВОЦИРУЕТ
НА СТЕБ, СИЛ НЕТ НЕ ПОСТЕБАТЬСЯ! Настолько все, наговоренное Торопом, походит
на попытку четырехлетнего ребенка объяснить весь мир, походит не только по степени несовершенства,
но и по степени убежденности в том, что он-то как раз знает все непременно. И
именно незнание им многих вещей, как то: незнание сути литературы, театра,
вообще искусства, незнание сути людской – вот это все настораживает и отторгает
от его философии. Слишком много, походя,
отметается, слишком во многих вещах нет элементарной аккуратности и
дисциплины. Ведь та глупость о вальсе (он как-то сказал, что этот танец должны
танцевать только супруги) и танце вообще, вполне в стиле Торопа, после всех
глупостей, которые он позволил себе о театре и литературе. И мне бы очень
хотелось посмотреть на твое лицо, когда ты сам услышишь (тем более, что он это
все говорил) и услышать как ты будешь оправдывать его и себя за одно, и как
тебе даже при этом стыдно не будет. Ты снова скажешь, что то, что я тебе
процитировала – есть лишь моя интерТРЕПАЦИЯ, и что она как раз глупа, а Тороп
имел ввиду совсем другое. При этом, что он имел
виду, можно не растолковывать. Ваш Тороп, как Ельцин, брякнет что-нибудь
невпопад, а вы всем хором объясняете, что он имел в виду. На это можно сказать:
пусть говорит понятнее.
Много раз вы
оправдывали предыдущую жизнь своего кумира, как необходимую школу по пониманию
людских пороков, людского мышления – но школа-то у него весьма ущербная – ведь
мир не ограничивается средней школой, милицией, клубом единоборств, НЛОшными
бреднями. Ведь в мире есть еще и студенчество, музыканты, академики,… да много
кого еще есть на свете. И ведь он и не пытался постичь сути монашества, сути
науки… Он много чего не постигал. Он очень ограничен, поэтому его невежество и
цепляет, и его претензии на Истину воспринимаются как бред.
Глядя на то,
что происходит в мире сейчас, мне очень трудно сделать вывод – куда же идет
человечество. Я НЕ ЗНАЮ. По крайней мере, я вижу много тенденций, как хороших,
так и плохих. И что станет преобладающим, сказать не могу, я могу только
надеяться, что разумность возьмет вверх. Поскольку история уже знала кризисы,
смутные времена, и если сделать поправку на время, то в те кризисы и в те
времена сложность и трудность перемен были не менее драматичны. Необходимо
учитывать эту диалектику. Мир развивается, становится сложнее и неоднозначнее.
И, видимо, это и есть извечное занятие человека в этом сложном мире – каждый
раз находить свое место в этом все более усложняющемся мире. Поиск места,
согласно своим ценностям…
Перечитала
твое письмо еще раз: « … Вложить в них собственное критическое виденье, и
трактовать произвольно, типа – если так-то, то то-то…» Интересная
произвольность трактовки получается, просто тютелька в тютельку - по законам
формальной логики! Чтобы не поверить Торопу мне не нужно ничего себе
доказывать, честное слово! Понимаешь, «если появляется некто, и говорит что во
мне что-то не так…», то мне необходимо понять: откуда у этого некто право так
говорить? И если я за ним этого права не признаю и не вижу, то ни гордыня, ни
эгоизм здесь ни при чем…
Очередное
твое письмо подтверждает мое ощущение, что ты здесь жутко упростился. Просто
уму непостижимо: «Ведь трудно объяснить здоровому, сытому молодцу, что есть
воля Бога, что нужно духовно развиваться…» - как будто ты был стар, болен,
голоден и немощен, когда впервые осознал, что есть нечто, что выше твоего
разумения.
То, что ты
пишешь о смирении, - достаточно известно в христианском мировоззрении. Просто
из смирения, из убежденности в том, что все в мире по воле Божьей – из этого не
следует тезиса о никчемности человеческой. Если Тороп вкладывает в понятие
никчемности тот смысл, о котором ты говоришь, то он мог сказать об этом и
яснее. Но дело в другом, ведь: «человечество и не замышлялось в планах
мироздания», отсюда вполне ясно читается смысл слова никчемность, именно тот,
который ему присущ изначально. Тороп совершенно четко сказал: «Высшее смирение
– это смирение перед собственной никчемностью». И больше он эту мысль не
развивал. ЕЕ развил ты. И это ты убежден в том, что развил ее правильно.
Теперь о том,
что производить что-то можно лишь внутренне очистившись, изменившись… Сдается
мне, что вы скорее помрете с голоду, чем дозреете до реального производства.
Дело в том, что подобные процессы: хозяйствования и духовного развития, если и
идут, то параллельно. Человеку нужно иметь крышу над головой, кушать, что-то
одевать. Ему некогда ждать пока он духовно разовьется до одежды и до крыши. Тем
более – до еды.
И по поводу
творений, которые то убивают, то исцеляют, хочется спросить: а что, нейтральных
творений не бывает? Да и трудно как-то считать творением шкафчики, стульчики и
сапоги – мания величия, однако…
Я повторю: я
имею право не верить всякому самозванцу. При подобных аргументах «а-ля Тороп»,
любой абсурд достоин внимания и доверия. Что весьма настораживает. То есть,
любой Наполеон в дурке может свято верить в то, что он – Наполеон. При этом он
может вспомнить кучу подробностей из своей «прошлой» жизни, нарисовать совсем
другой портрет истинного Наполеона… И при этом критериев не будет никаких…
Кроме одного – этот Наполеон болен. И мне этого достаточно, чтобы я не имела с
ним дела. Мой эгоизм тут ни при чем.
Алексей:
Что я делаю
здесь? Я здесь живу, пытаюсь строить взаимоотношения со своими
единомышленниками несколько иного типа, отличного от того, к которому все
привыкли. Эти отношения основаны на полном доверии друг к другу, открытости,
взаимной заботе. Да, это очень непросто. И на первых порах почти ничего не
получается. Для того, чтобы все это не лопнуло как мыльный пузырь, нужно много
потрудиться, многое изменить в себе. Но иной дороги для себя я не вижу. Именно
здесь лежит путь к будущему. Не питаю иллюзий о том, что мои слова могут тебя в
чем-то убедить. Нас может рассудить только время. Но лгать тебе не хочу. Дело,
по большому счету, даже не в тебе и не во мне. Дело в детях, в том, в каком
мире им предстоит жить. Будет ли у этого мира будущее. Я действительно считаю,
что у того уклада, который доминирует сейчас в мире, будущего нет, это – тупик.
Проблемы, накапливаясь, не могут быть
разрешены в рамках привычных представлений. То, что происходит здесь – это
попытка создать что-то новое, предложить некую альтернативу, позитивную
программу развития. А не просто «отторжение греховного мира». Мы не бежим от
мира. Мы живем в нем. Мы связаны с ним тысячами нитей. От этого нельзя
абстрагироваться. Но мы можем измениться сами. Тем самым, помогая измениться
миру.
Что касается
материальных проблем, то речь идет о самообеспечении. Я убежден, что в скором
времени можно будет рассчитывать только на то, что сделано или выращено своими
руками. Хочешь – верь, хочешь – не верь. Рад был бы ошибиться… Поэтому, как бы
ни было трудно, я с этой дороги не отступлю…
Дело в том,
что я убежден, что жизнь в городе – это тупик. Главное в моей жизни делается
здесь. Это – драма нашей семьи ( не хочу употреблять слово трагедия), я не могу
пойти на то, что я вижу как заведомую ошибку, цена которой может быть слишком
высока – жизнь и здоровье детей, как физическое так и моральное. Понимаю, что
ты будешь критиковать меня. Но что делать, если я действительно так считаю?
«Козлевича охмурили ксендзы…»
В отличие от
тебя я не задаю вопроса « как ты не видишь?», - зачем? Нас может рассудить
только время. Надеюсь, что конечное…
Елена:
Шел уже 99 год. Очень странный и интересный год в
нашей жизни. Спорадически вспыхивали споры и ссоры, но уже значительно реже.
Мне становилось жаль времени, которое мы так бездарно тратим в этой деревне.
Летом, а точнее в июне в двадцатых числах, меня свело
с очень интересным человеком. Игорь
пришел в наш дом по моей просьбе. Я захотела с ним познакомиться, когда одна
дама мне рассказывала о нем: журналист из Ижевска, с непростой судьбой и непростой ситуацией. У него украли
документы, и он приехал сюда из Москвы на перекладных. Ехал к своей дочери от
первого брака. Жить ему негде, что делать – пока не решил.
По моей просьбе Алексей помог Игорю восстановить
документы, и мы предложили Игорю пожить пока у нас. Дом у нас маленький, но
зато летом можно ставить палатку в саду и жить в ней. Обычно в палатке жили
мальчишки. Мы, шутя, называли палатку дачей. А в этот год в нее поселился
Игорь.
Игорь оказался ярым противником Виссариона. Алексей
стаскал его на пару собраний, познакомил с людьми, но Игорь сказал, что ему вся
эта беготня неинтересна. И у них состоялось несколько интересных бесед, в
которых я была лишь наблюдателем и
временами была на стороне Алексея, а временами – на стороне Игоря. То, что
говорил Игорь об общинниках, я принимала полностью.
- Леша, - говорил он возбужденно – посмотри на ваших
мужиков! Это же клиника!
Лешке это, конечно же, не нравилось. А в мой лагерь
прибыл союзник. Если Лена с Германом были со мною лишь в чем-то согласны, то
здесь я получала полную поддержку.
Игорь по своей натуре оказался провокатором. Он провоцировал меня на размышления, на
решения. Мы много разговаривали, в очень многих вопросах взгляды совпадали полностью, вплоть до
формулировок. Единственное, что меня злило в Игоре – недоверие всему женскому
полу. И отношение к женщинам, как к коварным самкам, которые только и хотят,
что обмануть мужика и добиться от него материального обеспечения. Вся моя жизнь
и мое отношение с мужчинами – были в корне противоположны тому, что утверждал о
женщинах Игорь. Меня его позиция задевала лично.
Главным в нашем общении стало творчество. Игорь очень
хороший поэт. И я откровенно у него училась. Мы много говорили о литературе –
как о серебряном веке, так и о современниках, Игорь рекомендовал мне для
прочтения какие-то книги, что-то ему
приносила я. Моя библиотека была им просмотрена и многое из нее им было
прочитано. Литература стала основной
темой наших разговоров и дискуссий.
Для меня эти
разговоры были бальзамом – я настолько давно ни с кем не говорила об этом! Мы
вспоминали постановки, фильмы, любимые книги, слушали музыку. При этом каждый
делал в доме посильное – Игорь буквально «вылизывал» наш огород, я тащила быт
дома, Наташка и дети с ним очень подружились. Алексей разговаривал с ним
корректно, но очень напряженно. Хотя формально придраться было не к чему, Игорь
явно раздражал Алешку тем, что не собирался подыгрывать Алешкиному чувству
хозяина. И не собирался быть корректным по отношению к Торопу. Он говорил то,
что думает, и уже не было у Алексея коронного приема в полемике со мною, что
все – это только моя точка зрения. Наши с Игорем точки зрения совпадали
полностью.
А однажды случилось вообще интересное событие. Уже в
августе Игорь где-то выпил и пришел домой «под газом». И тут, что называется,
его прорвало.
- Да ты живешь за Леной, как за каменной стеной, -
орал Игорь – она тащит дом, а тебе удобно! Здесь есть семья – Лена и дети! А ты
пытаешься строить из себя хозяина. Тоже мне, пуп земли! Это не они, а ты должен
спрашивать: можно мне портрет фюрера вон в тот угол поставить? Можно, я себе
травы приготовлю? Их пятеро – а ты один. Их просто больше, ты почему с этим не
считаешься?
При этом доставалось и мне. Я чувствовала со стороны
Игоря очень непростое отношение. С одной стороны, он не понимал, зачем я
испугалась и поперлась в деревню? С другой стороны – он видел во мне человека,
близкого по духу и взглядам, с третьей, будучи мужиком интересным, наверное, он
предполагал, что он мне еще и нравится.
Я пропускала его отношение мимо и
продолжала с ним общаться, тем более, что мне ничего от него лично нужно не
было, я видела, что человек он тяжелый,
и даже теоретически перспектива строить с ним близкие отношения меня не
прельщала. А он продолжал провоцировать:
- Вот, к примеру, пройдет еще лет десять. И твой Леша
скажет: прости, родная, я ошибался. А годы уже ушли, тебе – далеко за сорок.
Что – простишь? Ждать будешь? Дура ты. У тебя же есть твоя женская жизнь. Ты!
Ты - как женщина–то не состоялась.
Неужели ты не достойна другой жизни? – Игорь бил по самому больному, потому что
тема возраста для меня становилась все острее. У меня начиналась истерика при
мысли о том, что я в этой деревне состарюсь и умру. Я обрывала речи Игоря,
часто мы даже просто ругались в хлам.
Алексей чувствовал угрозу своему комфорту со стороны
Игоря и озаботился тем, чтобы как можно быстрее его из нашего дома переселить.
Тут, к сентябрю подвернулась удобная
ситуация: мужик из соседней деревни искал сторожа в бывший пионерский лагерь, который он
выкупил у государства. Едой он обеспечивал, жилья в лагере – море. Как раз, что
было нужно Игорю. Игорь уехал, но приезжал к нам раза по два в месяц. Он стал
относиться ко всем нам, как к своей семье.
Запасался книгами, мы общались, читали что-то друг другу и снова
разъезжались.
К нам стали приезжать наши мамы. Моя мама помогла
купить нам пчел, и это занятие на первых порах меня увлекло.
В тот период меня стал преследовать один сон: мне
снилась машина, идущая на полном ходу, а водителя у этой машины не было. Я
принимала решение сесть за руль, перебиралась с заднего сиденья на место шофера
и начинала вести машину. Сначала меня бросало от обочины к обочине, затем я
начинала чувствовать машину и уже увереннее вела ее. Потом я овладевала
управлением машины вообще и вела ее как свою.
Смысл этого сна мне представлялся ясным: машина – это
моя жизнь, которой надо научиться управлять. То, что я брала управление в свои
руки и означало, что я начинаю управлять своею жизнью сама.
В октябре я уехала с младшими мальчишками в
Новосибирск на месяц. Живя там, я ощутила такую привязанность к Алексею, что не
могла дождаться, когда доделаю зубы и вернусь. Мама перед отъездом подарила мне
палочку копченой колбасы. Я со спокойной душой взяла ее.
В первый же день, с поезда, Алексей устроил дома
скандал из-за этого куска колбасы.
- Или я уйду, или ты выбросишь эту колбасу!
- Лешка, ну нельзя же ставить себя на одну планку с
куском еды! – возражала я. Меня так удивило его поведение, что я была просто
ошарашена.
- Вот и не ставь кусок еды на одну планку с нашими
отношениями!
- А они что, зависят от куска еды? – ссориться мне не
хотелось, и доказывать что-то было трудно. В этот день я уступила. Я сделала
вид, что швырнула колбасу собаке, при этом просто спрятав ее на улице. Но в
душе засело чувство гадливости от этой ссоры, обида от беспомощности и
проигрыша.
Буквально летом Тороп начал вещать о треугольниках.
Эта тема меня просто бесила. Но разбираться в ней мне не хотелось. А тут, после
куска колбасы, мне захотелось пойти на принцип.
- Ах, так, - думала я. – тебе вера не позволяет есть
мяса! А мне вера не позволяет жить с прелюбодеями!
Я попросила у Алексея последние проповеди Торопа и
пришла от них в ужас. Фактически он легализовывал полигамные отношения.
Понятно, что с формальной точки зрения, для православных это – грех. И я
уперлась. Я заявила Алексею, что будучи православной христианкой, о чем он
часто забывает, тоже имею какие-то принципы. В частности, жить с человеком,
который считает истиной такие отношения между мужчиной и женщиной, мне не
позволяет моя христианская совесть. Я попросила Алексея оставить дом.
Он не связал мой демарш с предыдущим инцидентом.
Тетушки с пониманием подкармливали его в мастерской. Крепло и без того крепкое
убеждение в том, что Леша – страдалец, которому досталась скверная жена. Его
это отношение устраивало, оно полностью соответствовало самовосприятию Алексея.
При этом критически посмотреть на себя, на свое поведение он почему-то не был
способен. Убежденность в собственной правоте была абсолютной.
Через неделю в доме вылетели пробки. Что-то искрило. Я
пошла к Алексею. Он пришел, починил проводку. А ребятишки очень обрадовались
его приходу. Илюшка обхватил его за ногу и стоял, не отпуская. Я еще была
обижена, но переступить через привязанность детей не смогла. Я уступила и
попросила его остаться. Так проскочили. Но обида засела в Алешке очень глубоко.
Каждый из нас считал себя правым. И отношения снова стали прохладными…
Алексей:
Этот год был продолжением предыдущего. Для меня он
характеризовался тем, что я стал заниматься с ребятишками. На базе своей
мастерской, которая располагалась в небольшом домике, который я арендовал, я
организовал занятия столярным делом с ребятами от 8-9 лет. Причем ко мне
приходили не только дети последователей, но и местные мальчишки. Всего
занималось 10-12 человек. Никакими специальными педагогическими навыками я не
обладал, но мне хотелось хоть как-то помочь детям. К тому же у меня росло три
сына. Несколько позже (примерно спустя два года), я стал заниматься детским
туризмом. Пригодились мои навыки горовосходителя. Таким образом, я приобретал собственный
опыт работы с детьми. Это было важно для меня еще и тем, что я мог сравнить
свои впечатления от живого общения с детьми с теми умозрительными образами,
которые формировались у последователей на основании идей, изложенных в
Последнем Завете. Разница была заметной. Я уже не мог мыслить идеологическими
категориями. То, что я видел правильным, не всегда вписывалось в идеологические
доктрины. Иногда у меня возникали проблемы из-за этого со своими единоверцами.
Потом приезжал священник, и как некое откровение преподносил рекомендации для
работы с детьми, которым я и так следовал, поскольку они были для меня
очевидными. Это касалось проведения детского миропонимания. Мы ходили в походы,
а на следующий день собирались вместе и делились своими впечатлениями,
составляли планы на следующие выходные. Попутно разрешали какие-то проблемы,
возникшие между ребятами. Учились слушать друг друга, учились быть друзьями.
Все шло хорошо до тех пор, пока одна из женщин не забила тревогу по поводу
того, что занятия ведутся слишком «по-мирски». В результате мне было высказано
недоверие, занятия стала вести другая женщина. Занятия стали проводится в духе
Последнего завета, правда на них перестали ходить дети, так как это им было
неинтересно.
Весной этого года мне довелось пересечься с
настоятелем Каратузского прихода православной церкви Виктором Пасечнюком. По
его просьбе я сделал кое-какие столярные изделия для Каратузского прихода. Отец
Виктор написал философский трактат, в котором оспаривал основные тезисы
доктрины Виссариона. Он вручил мне свою работу и попросил высказаться о том,
что там неправильно написано. «Кому бы из виссарионовцев я ни предлагал это
почитать, никто не соглашался с написанным, но конструктивно возразить никто
ничего не может. Может быть, вы выскажетесь, если что-то увидите неверным?»
Работа была построена достаточно логично. В ней критиковалось учение Виссариона
с точки зрения евангельских текстов. Доказывалось его несоответствие тому, что
было изложено в Новом завете. Ранее мы не раз дискутировали об этом с Леной.
Она так же указывала мне на несоответствия. Я высказывался в том духе, что для
меня Новый завет это идеи, изложенные в проповедях Иисуса Христа, особенно в
Нагорной проповеди, а вовсе не буквальное предсказание каких то событий,
изложенных, например, в 24-й главе Евангелия от Матфея. В обращении к
священнику я высказывался в том ключе, что я не рискую полемизировать с
богословом о каноническом писании. Но почему бы не предположить, что в учении
Виссариона изложены какие-то новые идеи, которые не могли быть изложены две
тысячи лет назад. Только сейчас для них настало время. К тому же Виссарион
излагает учение, которое претендует на роль объединителя всех основных религий
мира. И поэтому это учение не может в полной мере соответствовать догматам только
одной какой-то религии. Например, христианства. К тому же, прошло еще
недостаточно времени, что бы судить правильное это учение или нет. Древо
познается по плодам. И еще прошло слишком мало времени, чтобы делать какие то
выводы о качестве этих плодов. На этом наши философская дискуссия и
закончились.
В 1999 году в Качульку вернулся мой друг Сергей,
уезжавший в свой родной Питер на полтора года, и мы продолжили с ним совместную
работу, причем не только в мастерской, но и с детьми. У Сережи также много сыновей,
так что у нас с ним были общие педагогические интересы. Вместе с Сергеем многие
вещи стало делать легче.
Летом этого года в общинной жизни произошел ряд важных
событий. В начале лета было официально провозглашено, что почти во всех
деревнях, в том числе и в Качульке, ЕС не состоялись. Не состоялись согласно
ряду формальных критериев. В частности – из-за неумения вести полемику на
собраниях, неспособность материально обеспечивать себя и тому подобное. Это
было объявлено после того, как по деревням совершил поездку священник Владимир
Капункин.
Во второй половине лета Виссарион начал развивать тему
так называемых треугольников. Об этом я подробно напишу ниже.
Меня все это
дело затронуло своеобразно. Конечно, я понимал, что ни о каких треугольниках в
нашей семье не может быть и речи. Честно говоря, самому этого не хотелось.
Когда слухи о нововведениях в общине дошли до Лены, она попросила дать ей
прослушать проповеди Виссариона об отношениях мужчин и женщин. После этого она
потребовала, что бы я покинул дом. Мол, проживание под одной крышей с
человеком, который исповедует такое бесчеловечное учение, оскорбляет ее
религиозные чувства. Я отнесся к этому философски. Какое-то время я жил в
мастерской. Спустя примерно неделю Лена пришла ко мне в гости и пригласила
обратно домой. Первая ссылка длилась недолго, но оставила внутри горький
осадок.
Назад