Глава
5. Гора
Алексей:
Я позволю отступить здесь от хронологии событий, чтобы
рассказать о Горе. Мне кажется это важно для понимания того, что происходило и
происходит в общине.
Гора. Поселение на горе Сухая. Обителей рассвета.
Город Солнца, Святыня. Цитадель духа. Основа расселения будущего
человечества… Сколько легенд, слухов,
сплетен ходят по Земле Обетованной об этом священном для последователей
Виссариона месте! Сколько человеческих ног шествовало по ступеням, ведущим к
Храмовой вершине! Сколько людей, с
благоговейным трепетом или без оного, омыли свои чресла в водах озера
Тибер-Куль! Все, что связано с освоением
этого небольшого таежного уголка, затерявшегося где-то в глуши Саянских гор, наполнено для меня
особым смыслом. На моих глазах творилась история, и непосредственным ее
участником был я и многие мои знакомые.
Начиналось все в апреле 1992 года, когда Виссарион
совершил первую разведывательную поездку на берега этого глухого таежного
озера. По преданию, которое вскоре стало иметь хождение среди общинников,
именно здесь, на берегах Тибер-Куля, находится один из энергетических центров
Земли, активная точка, в которой может быть положено начало развития новой
цивилизации. Примерно тогда же, в том же 1992-м году, в таежных деревнях,
находящихся в непосредственной близости от озера, появились первые поселенцы. С
этого времени и началась для местных жителей новая эпоха…
Уголок этот был выбран не случайно. Для выполнения
миссии Виссариона требовалось новое, не тронутое цивилизацией место, свободное
от эмоциональной грязи и суеты современного мира. Обозначенный район
соответствовал этим целям идеально. В первый год становления общины один приехавший
ясновидящий узрел в своих видениях храм из белого камня, о семи куполах,
построенный на острове Кедровый, одном из двух больших островов озера
Тибер-Куль. И множество людей в белых одеждах вокруг него…
Активная фаза расселения людей в этом таежном уголке
началась в 1994-м, когда численность населения общины стала резко
увеличиваться. Тогда же первые поселенцы появились и на северном берегу озера в
деревне староверов, живших там с давних времен.
Большую роль в определении места будущего поселения
сыграл рижанин Витя Хлебнов. Геолог, механик от бога, могущий, кажется, любой
механизм разобрать по винтикам, а потом снова собрать его воедино. Все лето
1994 года он со своей женой Норой провел в тайге, изучая окрестности
Тибер-Куля. Обследуя этот район, он несколько раз побывал в таежных экспедициях.
После каждой из них он печатал огромную кипу фотографий этих мест и приносил их
Виссариону на утверждение.
Виссарион подолгу рассматривал
принесенные Витей снимки, расспрашивал, уточнял, корректировал дальнейшие
действия. Он обратил внимание на небольшую лесистую сопку на берегу таежного
озера. Сопка эта на карте обозначалась
под названием Сухая. Виссарион решил, что поселение будет размещаться именно здесь. На всякий случай был испробован
запасной вариант. В августе того же года Виссарион вместе с Витей поднимался на
моторной лодке вверх по течению реки Амыл, для того чтобы исследовать его
верховья в соседнем - Каратузском районе. Но в те места не было сухопутной
дороги, и поэтому местом для энергетического центра Земли была выбрана та самая
сопка близ таежного озера. Не смотря на вещие сны экстрасенсов, на сколько мне
известно, никогда вариант строительства поселения на одном из островов
Тибер-Куля всерьез не рассматривался. Так что первые поселенцы прибыли к
подножию Сухой в апреле 1995 года. Десятка полтора человек, которым предстояло
начать строительство.
С самого начала своей жизни в общине, я рвался
участвовать в таежном проекте. По выражению Лены, я страдал острой формой
тиберкулеза. У меня сложились хорошие отношения с Витей Хлебновым и Николаем из
Казани, который в то время курировал таежный проект. Для того, что бы идти в
тайгу, нужны были крепкие люди, а у меня был за плечами опыт таежничества и
альпинизма. Все происходящее буквально завораживало меня, манило своей
таинственностью. Жить просто так, понемногу обустраивая свое жилище, мне было
неинтересно. Быт меня интересовал тогда мало, думать об этом было скучно. Какой
там быт!? – надвигаются события планетарного масштаба, которые потрясут устои
существования человечества – вот что
важно. Все остальное – как-нибудь устроится. Нужна была яркая цель. Быть
первопроходцем, положить камень в основание Храма (в прямом и переносном
смысле) - это ли не ноша, достойная верующего человека?
Сложилось так,
что поучаствовать в этом проекте мне не довелось. Виссарион не дал
благословения на житие моей семьи в «зоне», и я отправился «в другую сторонУ» -
в Каратузский район, который только начал заселяться. Но мыслей о Тибер-Куле я
не оставлял. И при первой возможности, а она представилась мне в конце ноября
1995 года, я поднялся для работы на гору Сухая.
К тому моменту, когда я очутился на Горе впервые, там работали три разные бригады.
Строительство велось вручную, даже бензопилами в черте поселения пользоваться
было нельзя, так как, согласно указанию Виссариона, это могло бы нарушить
девственную энергетическую чистоту этих мест. Ноябрь стоял холодный, столбик
термометра опускался ниже отметки -20 градусов, по ночам пихты трещали от
мороза. Жили мы в обычной брезентовой палатке, в которой, правда, стояла
буржуйка. Тепло от нее кончалось, как только ее прекращали топить. Некоторые
ребята спали в палатке, в которой вообще не было печки. Даже для меня, имевшего
за плечами опыт выживания в экстремальных ситуациях, условия проживания
показались суровыми. Строили мы первый общинный дом на Горе, который по форме
был задуман как корабль. Он так и назывался – дом-кораблик. Вторая бригада отделилась от первой незадолго
до моего приезда. Ребята поняли, что в необорудованных палатках в условиях
зимней сибирской тайги им не выжить и стали строить для себя небольшую избушку.
Этот их поступок вызвал порицание со стороны остальных строителей.
- Променяли Божье на материальное. Верующий человек не
должен бояться трудностей!
Третья бригада строила дом для Сергея, получившего у Виссариона незадолго до
этого благословение на проживание на Горе. Этот почти достроенный дом немного
погодя сгорел.
Виктор и Нора Хлебновы жили в тесной избушке, которую Виктор успел
построить за лето. Отношения с остальными последователями на Горе у него были, мягко
говоря, натянутыми. Виктор был технарь и привык мыслить конкретными, а не
идеологическими категориями. В общине это не приветствовалось. Степень
мифологизации сознания у верующих была невероятно высока. Казалось, что довлела
такая точка зрения: «Вот еще немного потерпим, и братья святые все за нас сделают».
И действительно, я слышал от многих последователей, что окружающее нас
пространство буквально нашпиговано всякими разными инопланетянами, которые
находятся в параллельном измерении и ждут с нетерпением, когда мы начнем
действовать. Ну а там ужо они нам помогут, ведь вся вселенная на нас смотрит!
Витя Хлебнов думал по-другому.
- Я использую свое преимущество в технике – говорил он
- когда я начинаю какое-нибудь дело, братья не сразу успевают понять, что к
чему. Пока они прочухаются, я хоть что-то полезное успеваю сделать.
Виктор все время ковырялся с какой-нибудь техникой, то
с вездеходом, то с бензопилой. А на технику, как я уже сказал, в общине
смотрели скептически. О своей жизни среди общинников Виктор говорил так:
- разъехались бы они все поскорее. Пожил бы тогда лет
тридцать – сорок рядом с Христом в свое удовольствие!
Несколько позже, в начале 1996-го года Виктор и Нора
ушли из поселения и основали свой собственный хутор в тайге, на полпути между
последней обитаемой деревней и Горой. В последующие годы я иногда захаживал к
ним в гости. С Виктором всегда было интересно общаться. Годы суровой жизни в
тайге несколько утомили его. Нельзя сказать, что жить в тайге, в условиях почти
полного отсутствия благ цивилизации, Виктору и Норе очень нравилось. Основная
причина жизни там была и остается ожидание катаклизмов, которые, по их мнению,
должны вот-вот наступить на Земле. Виктор всегда был в курсе всех новостей и об
изменении наклона Земной оси, и о глобальном потеплении, и о летящих к Земле
кометах и тому подобных вещах. И всегда охотно об этом рассуждал. В его доме
причудливым образом уживались и вполне обычная газовая плита, и какая-нибудь
кастрюля, только на первый взгляд вполне обычная. От нее отходили два тоненьких
проводка, и как объяснял мне хозяин, достаточно поставить эту кастрюлю со
снегом на печку, как по этим проводкам потечет ток. Мощность, которую удавалось
снимать за счет использования термопары, встроенной в корпус кастрюли, составляла
несколько десятков Ватт. Учитывая то, что в общине использовались очень экономичные
лампочки, то такой вот кастрюли достаточно было для освещения всего дома. Или,
например, проект микроГЭС. Оказывается, что на любой речке, даже на ручье,
можно построить установку для получения электроэнергии мощностью в несколько сотен
Ватт. Так что не все общинники рассчитывали исключительно на помощь святых
братьев и инопланетян…
Однако вернемся в 1995 год. На обратном пути с Горы я зашел в Жаровск, где и проработал еще неделю.
Жаровск – это последняя обитаемая деревня перед поселением на горе Сухой. В то
время там жило очень немного людей. Поселок этот знавал и лучшие времена. В
советскую эпоху здесь жили геологи, было электричество, работали магазины. В
описываемое время там осталось жить только несколько семей, плюс последователи,
которые стали заселять его за год до этого. После жизни на Горе простой
деревенский дом с печкой и керосиновой лампой, без электричества, показался мне очень даже комфортабельным
жильем.
О Жаровске стоит сказать особо. Изначально
предполагалось, что это будет форпост, своего рода перевалочная база перед
поселением на Горе. Однако, жизнь без электрического света оказалась для многих
последователей не очень привлекательной, и роль форпоста стала играть другая
деревня – Черемшанка, расположенная за восемнадцать километров до Жаровска. Там
располагался сельский совет, была школа, почта и медпункт, туда каждый день ездил
рейсовый автобус из районного центра, там, а также в Петропавловке, и
сосредотачивались основные силы последователей, едущих на Гору. Так что Жаровск
так и остался тихой и сравнительно малолюдной деревней. О былом величии
напоминали здесь лишь остатки леспромхозовских строений, да обширные поляны,
заросшие молодым пятнадцатилетним подлеском. Человеку, всю свою жизнь посвятившему
городской суете, наверное, очень непросто представить этот уголок. Зимой (а в конце
ноября в Сибири уже наступает зима) Жаровск представляет собой совершенно тихое
и уютное место. Последователи в то время еще не держали ни собак, ни скота, ни
техники. Вокруг - глухая тайга, чью тишину нарушают только шум пихт от
налетевшего внезапно ветра да ровный шум Казыра, несущего свои воды в Енисей.
Это там, через пару сотен километров Казыр растворится в его неторопливом и
могучем течении, слившись воедино со многими другими реками, но здесь Казыр еще
проявляет свой горный норов. Особенно заметно это бывает, правда, лишь во время
весеннего половодья. В это время Казыр не шумит - он ревет, в нескольких
десятках метрах от него приходится кричать своему собеседнику на ухо. Огромные
массы воды с грохотом несутся вниз по течению. Белые от бурунов волны, кажется,
готовы все смести на своем пути. Не дай Бог зазевавшемуся путнику или зверюшке
очутиться в это время во власти его течения. Верится, что бедолагу, точнее то,
что от него вскоре остается, ждет в этом случае путешествие аж до самого
Красноярска. Но зимой Казыр несколько стихает, напоминая о своем норове лишь ровным
спокойным шумом из-за ближайших деревьев. Вода в Казыре чистая и студеная даже
в июльский полдень. Ее очень даже можно пить, так что местные жители
традиционно обходятся без колодцев. Вдоль заросшего лесом берега проходит разбитая
тяжелыми лесовозами дорога в сторону Убинских озер, в те места, откуда в те
годы все еще исправно возился строевой лес. Вдоль дороги расположились пара
десятков домиков, хаотично расположенных то там, то здесь, с прирезанными к ним
неправильной формы огородами. Таким мне представился Жаровск теми ноябрьскими
вечерами.
Короткий день затихает. Все постепенно растворяется в наступающих
сумерках. Краски становятся бледнее, а тени гуще. Вот совсем темнеет.
Электрических огней нигде нет, только в небольших оконцах мерцают тусклые огоньки
керосиновых ламп. На востоке все ярче разгораются холодные звезды. Наконец, над макушками деревьев появляется полная луна,
озаряя серебристые ветви елей своим голубоватым светом. Тихо, только неясный
шум реки невдалеке. Кажется, что весь мир затаился, боясь нарушить наступающий вечерний
покой. В такое время и думается и дышится по-другому, и мысли в голове ясные и воздух
вокруг особенно прозрачен…
***
Тут я позволю себе еще одно лирическое отступление.
Жизнь в суровых
сибирских условиях манит своей романтикой. Она интересна и привлекательна. От
силы, первые год или два. (Это в лучшем случае). При всей окружающей тебя
природной красоте, рано или поздно наступает усталость, прежде всего - у женщины.
Мужчине как-то легче, он все время где-то занят чем-то важным. А женщина
зачастую остается один на один с тяжелым деревенским бытом. И здесь нужно иметь
очень крепкий духовный стержень, очень сильную веру, чтобы выдержать этот быт в
течение многих лет. Ведь сюда едут люди с городской психологией. И уклад жизни в
таежной деревне здорово отличается от уклада жизни в каком-нибудь большом селе,
скажем, вблизи районного центра. Повторяю, женщина зависима от быта гораздо
больше мужчины. Она гораздо больше «заземлена» повседневными заботами о семье,
детях. Отсюда – расхожее в общине мнение о меньшей духовности женщины по
сравнению с мужчиной.
Но в 1995-м все только начиналось, о таежных трудностях
особенно никто не думал. Сердце радостно замирало в предчувствии предстоящих
свершений, все было необычно и интересно. О трудностях стали задумываться
несколько позднее, когда труд на Горе потерял ореол героизма, праздник
потускнел и превратился в обыденность,
даже рутину. Сама дорога на Гору чего стоит! В кузове КРАЗа, подсчитывая разбитые
таежные километры. А потом два с половиной часа пешком вверх с тяжелым рюкзаком
– было принято продукты для своего пропитания приносить с собой. Так что
последователи не просто бесплатно работали на Горе, они за это почетное право
даже немного приплачивали.
Первая тропа к поселению пролегала вдоль берега
Тибер-Куля и была очень утомительной – часа четыре ходьбы от конечного места
остановки грузовика. Было предпринято несколько попыток пробить тропу к
поселению со стороны Табратского болота. В конце концов, это удалось сделать. Кто
ни разу не был в тайге, тому трудно понять, чего все это стоило. Лето, жара,
гнус, трава выше человеческого роста. Что под ногами – не видно, все время
попадаются гниющие стволы деревьев. Каждый шаг дается с трудом, ты рискуешь в
любой момент упасть, споткнувшись о невидимую в траве корягу. Да еще тяжелый
рюкзак на плечи давит. Во время такого похода непривычный человек очень быстро
теряет силы.
В конце концов, новая тропа была проложена. Со
временем ее благоустроили, сделали деревянные мосточки через таежные ручьи,
выложили каменные ступени в местах подъема. Но все равно, путь наверх каждый
раз бывал нелегок. И рюкзаки носили непонарошку. Правда сам Виссарион и его
ближайшие помощники пешком все-таки, как правило, не передвигались.
Передвигались они верхом на конях. Позднее, когда конный путь показался
утомительным, специально для Виссариона был куплен квадроцикл для перемещения в
летнее время, и снегоход – для зимних походов. Со временем подобной техникой
обзавелись и еще кое-кто из его ближайшего окружения. Основная же масса
последователей до сих пор передвигается пешком. Правда, грузовик стал ездить в
последние годы чуть дальше – до хутора Вити Хлебнова.
***
Второй раз я попал на Гору в июне 1996 года. В то
время строительство там еще не приобрело статуса обязательной общинной стройки.
Это понятие только стало входить в общинный обиход. По деревням ЗО в это время
ездил священник Саша Белошапкин. Он достоин того, чтобы сказать о нем несколько
слов.
Вида сурового, телосложения крепкого, он был
рукоположен Виссарионом быть священником одновременно с Володей Капункиным. В
отличие от Володи, Саша был прямолинеен и где-то даже груб. В свободное от
общинных обязанностей время Саша ходил в своем хитоне из темно-зеленой плотной
ткани по исправительно-трудовым учреждениям и рассказывал заключенным о новом
мессии. Кстати говоря, именно после этих встреч многие заключенные после своего
освобождения приезжали жить в общину. Какое-то время спустя после описываемых
событий Саша был лишен сана, после того, как стал поколачивать свою жену
Наташу. Лет шесть спустя, я как-то увидел Сашу за рычагами бульдозера. Выглядел
он очень даже гармонично, словно занимался совершенно привычным для себя делом.
При всех своих недостатках Саша был мне несколько симпатичен за свою прямоту и
открытость.
Так вот, в описываемый период, Саша ездил по деревням
общины и призывал мужчин деревень подняться в предстоящие недели на гору Сухую,
для того, что бы поучаствовать в подъеме на ее вершину бревен строящегося в
Небесной обители дома Виссариона. Агитация велась в довольно агрессивной форме.
Саша «наезжал» на какого-нибудь последователя мужского пола и допытывался у того,
какие у него есть причины не подняться работать на Гору. Сашиному напору было
непросто противостоять, взрослый человек с видом провинившегося школьника
начинал мямлить ему в ответ что-то насчет детей, которых надо кормить и огорода,
за которым нужно ухаживать. В ответ священник обзывал его лицемером, который
Божью волю, выразителем которой сам же Саша и являлся, менял на свои низкие
материальные интересы. И так почти с каждым. В какой-то момент я не выдержал
этого спектакля и разругался с Белошапкиным в хлам.
- Какое ты имеешь право заставлять людей идти туда?
Каждый должен решить для себя свободно – участвовать или нет!
Удивительное
дело, после собрания, по дороге домой, я вдруг осознал для себя, что лично мне
как раз обязательно нужно поработать в этот раз на Горе. Я почувствовал просто
неодолимую тягу туда. Это было что-то иррациональное, похоже, что во время
нашей стычки Саша сумел передать мне свой эмоциональный заряд.
- Если не я, то кто? Если не сейчас, то когда? -
Решение было принято, надо было действовать. По дороге домой я договорился со своим
знакомым насчет завтрашней переправы на лодке. Рассказываю о своем решении
Лене. Она в слезы. Просит остаться хотя бы на пару дней. Но куда там - сердце
зовет к свершению! Для фанатично устремленного человека, мнение домочадцев не
является препятствием, ведь сердце зовет его исполнить волю Бога, разве могут
верующего человека остановить такие «мелкие» препятствия, как несогласие жены!
Разругались мы с Леной тогда в пух и прах.
На следующий день я отправился в путь.
Я проработал на горе примерно две недели. Там очень
пригодился мой опыт подъема грузов в горах. Я был квалифицированный альпинист и
имел представление о том, как и с помощью чего нужно перемещать по вертикали
грузы. Кажется, я был первым, кто поднял вопрос о механизации этого процесса.
Благодаря моим усилиям уровень технологии был поднят на Горе с уровня
первобытного человека до уровня рабов Древнего Египта. Дорога для подъема была
очень крутой, крутизна склона на последнем подъеме достигала 45 градусов.
Бревно могло сорваться и попросту кого-нибудь внизу убить. Сергей Чевалков
выделил в мое распоряжение трех ребят, и мы вместе готовили блоки, с помощью
которых тянули вверх бревна. Кстати, многим последователям наша затея вовсе даже
не нравилась, мол, все механизмы – это от лукавого, мы же должны бревна
поднимать наверх исключительно руками, потому что дом Учителя – это святое, а
святыню нужно строить вручную. У других последователей, тех, кто был послабее, просто
не было сил спорить с первыми. Мне они так и запомнились – гордые оголенные торсы
первых и согнувшиеся под тяжестью бревен спины вторых…Позже, стараниями
питерского профессора, был сооружен вполне капитальный механизм – большая
вертушка с конным приводом, поднимавшая грузы с помощью троса, закрепленного на
верху через блок.
Жили мы в тот раз непосредственно в Небесной обители.
Никакого капитального жилья построено там еще не было, если не считать
общественной бани, так что ночевали мы в обычных палатках, покрытых полиэтиленом.
Места – удивительной красоты. С одной стороны открывался вид на Табратские
болота, за ними синели Саянские сопки, постепенно растворяясь вдали. Где-то на
юге угадывался в дымке Таятский Белок. Со стороны площадки для дома Виссариона
открывался вид на поселение, которое угадывалось лишь своими отдельными
строениями и очищенным от леса центром Города. По замыслу, дом Виссариона
должен как бы нависать над поселением, как феодальный замок над своим феодом.
Ночи были теплые, только вот гнус донимал. Каждый
вечер – песни у костра. Священника Сергея это не устраивало. Он считал, что тем
самым нарушается целомудрие здешних мест, так как братья недостаточно трепетно
относятся к святыне, ведь наши песни были не только духовного содержания. Пели
ребята, правда, очень красиво, среди нас в это время работали Леша и Сергей, будущие солисты
ансамбля «Гармония».
Недалеко от строящегося дома Виссариона находился
большой камень, прозванный «камень-сердце». Как утверждал Виссарион, этот
камень олицетворял собой энергетическое сердце Земли. Позже, вокруг этого камня
были возведены стены храма, и камень оказался внутри просторного помещения.
Правда, после того как в декабре 2001 года этот почти достроенный деревянный
храм сгорел, Виссарион почему-то распорядился раздробить «камень-сердце» на
мелкие кусочки, и эти кусочки положить в основание фундамента нового строения.
***
Мне приходилось бывать на Горе не очень часто, примерно
раз в год. Каждый раз я отмечал что-то новое в очертаниях поселения. Поселение
росло, и со временем стало все больше напоминать дачный поселок. Большое
количество маленьких домиков затейливого вида на небольших участках земли.
Почти у всех домиков - изрезанные крыши - кто во что горазд. Смешение всех
времен и стилей, от готики до китайской пагоды. По извилистым тропинкам, которые почти всегда
летом забиты грязью, в разных направлениях двигаются лошадки, везущие разные
грузы на самодельных тележках. Огороды маленькие, таежная почва трудна для
возделывания. Каждый квадратный метр земли приходилось обрабатывать кетьменем –
большой мотыгой, при помощи которой из земли удаляются камни и корни деревьев.
Семь раз в сутки с храмовой вершины звонит колокол. Его
густой насыщенный тон разносится далеко по таежной округе. В это время
прекращаются все работы. Кажется, все замирает. Это - время молитвы, время
раздумий о вечном, время, во время которого всякий присутствующий должен
отрешиться от суеты и вспомнить о свершении. Это время настройки общинников на
единый, общий лад.
День в поселении
начинается с большого круга – собрания последователей, которое проходит в самом
его центре. Священник бьет в небольшой колокол четырнадцать раз, по числу лучей
на изображении вифлиемской звезды в трактовке Виссариона. Далее следует
молчаливый круг, во время которого все берут руки друг друга и поднимают их к
небу. Томительно длится пауза. Затем - пение псалмов.
Псалмы – это особая тема. Надо сказать, что в общине
собралось очень много творчески одаренных людей, которые под бдительным
присмотром самого Виссариона с удовольствием играют в игру под названием
«создание новых ритуалов». Важнейшей частью этих новых ритуалов является хоровое
пение стихов, сочиненных в общине и получивших статус церковных псалмов. Многие
из них и я учился петь хором под руководством профессиональной певицы во время своих
длинных зимних вечеров в Жаровске. Некоторые из псалмов звучат очень красиво,
особенно на воскресных литургиях, когда их исполняет хор в раскладе по мужским
голосам. В этот момент чувствуется и мощь единения, и крепость веры, и трепет
перед Богом, и преданность учителю. Есть псалмы совершенно слабые. Такое
ощущение, что художественный совет, в то время когда их утверждал, был занят
какими-то посторонними или более важными делами…
После пения псалмов – распределение на работы. Из прибывших
последователей формируются бригады, и старшие ведут их на те или иные объекты.
Работы в тайге всегда хватает. Жизнь постоянных жителей поселения слишком
насыщена, чтобы они могли посвящать заметную часть своего времени
строительству. Постоянно здесь живут примерно пятьдесят семей, и еще несколько
десятков помогающих. Как правило, это
одинокие мужчины, специалисты в какой-нибудь области. Строительство ведется, в
основном, силами последователей, поднимающихся из деревень общины. Подъем новых
«помогающих» происходит каждую неделю.
Дорога и проживание – за их собственный счет. Мужских рук всегда не хватает,
так как ручной труд дорог и непроизводителен. Так что вся надежда – на
прибывших. В общине создана целая система добровольно-принудительного участия в
общественном труде. Хочешь встретиться с учителем и задать ему вопросы – те
несколько дней, что ты будешь ждать своей волнующей встречи, тебе предложат
поработать. Поднялся на семинар по педагогике – тоже не грех потрудиться ради
братьев и сестер. Объекты труда, как правило, это строящиеся там и сям домики.
Строят на Горе не торопясь, без суеты, уделяя очень серьезное внимание внутреннему
состоянию, в котором находится строитель. Общинники убеждены, что лучше жить в
палатке, чем в доме, построенном наспех и в суете. Женщинам, конечно, непросто
дается такое долготерпение. Но это все временные трудности, ведь впереди –
вечность!
Пожалуй, самый тяжелый труд – это трелевка тяжелых таежных
бревен. Тянут по дороге их лошади, но ворочать и раскатывать сырые бревна на
пилораме приходится вручную, на «раз, два взяли!» закатывая их наверх здорового
штабеля. После такой работы голова становится ясная из-за отсутствия хотя бы
какой-нибудь мысли, тело ноет от усталости, но сам ты пребываешь в
радостно-идиотическом состоянии. Кажется, что вот эти бревна, тарелка супа и
лежанка, на которую можно положить свои чресла – это все, что нужно в этой
жизни. Ну и еще, конечно, вера учителю. Справедливости ради должен сказать, что
далеко не всегда я попадал на общие работы, так как был столяром –
специалистом. Очень часто мне приходилось подменять дома какого-нибудь
общественно-загруженного мужчину, латая дыры в его хозяйстве. Делать все
приходилось в ручную, инструмента, как правило, не хватало, примерно треть
времени уходило на то, чтобы привести его в порядок. А там и неделе конец. Но
это никого не смущало, и за результаты труда никто не спрашивал. Все-таки жизнь
на Земле Обетованной – это великая школа смирения, особенно для самих «горцев».
Справедливости ради нужно сказать, что жизнь на Горе –
отнюдь не только труд. Это еще и непрекращающаяся ни на день борьба за очищение
своего сознания. Собрания на Горе проходят очень часто даже среди вновь
прибывших, на этих собраниях «горцы» делятся опытом борьбы со своим эгоизмом.
Горская единая семья – эталон для всей Земли обетованной. Был достаточно
длительный период, когда горские собрания проходили каждый вечер. Как правило, собрания затягивались за
полночь, пропустить их было нельзя, так как это означало неуважение к порядку,
установленному самим Виссарионом. Для поднимающихся на труд поблажек обычно
бывает больше. Вечером в палаточном городке – пение у костра летом, или
задушевные разговоры со свечкой за столом в большой кухонной палатке зимой. Это
и встречи со своими давними знакомыми, возможность обменяться новостями,
обсудить какие-нибудь общие темы. На
Горе чувствуется единение, даже родство со всеми окружающими тебя людьми.
Пожалуй, это чувство родства, да еще чувство защищенности – то, что привлекает
людей к поселению. И еще окружающая красота. Величие тайги поражает. Озеро
Тибер-куль само по себе очень живописно. В летний воскресный полдень толпы
отдыхающих в праздничных одеждах на его
берегах напоминают какой-нибудь курорт. Если бы не накомарники на лицах,
сходство было бы еще более полным.
Технический прогресс на Горе присутствует в виде
солнечных батарей, которые дают возможность последователям наслаждаться видео
по вечерам в своих домах. Несколько лет назад, правда, почти все
видеомагнитофоны и телевизоры были проданы. Деньги от продажи квартир у поселенцев стали кончаться, а имеющиеся
мастерские не были способны обеспечить заработок даже на уровне
физиологического выживания. С годами отношение к технике становится
либеральнее. Видимо именно из-за низкой производительности ручного труда
Виссарион дал здесь некоторые послабления. Да и инопланетяне что-то не очень
заметно помогают.
Помимо солнечных батарей на Горе сейчас работают
несколько бензиновых электрогенераторов. А по утрам то там, то здесь слышен
ласкающий ухо звук работающих бензопил. Да и сам Виссарион не брезгует
достижениями цивилизации. Над Поселением, видимый почти отовсюду, возвышается
его трехэтажный дом. На первом этаже располагается художественная мастерская,
на последующих – живет он со своими домочадцами. Дома у Виссариона есть
телевизор с видеомагнитофоном, спутниковый телефон, компьютер с интернетом. Он
не прочь погонять зимой на подаренном ему снегоходе, а летом – на квадроцикле. Я
думаю, что в очередном доме, который строят ему для его новой семьи общинники,
достижений цивилизации будет ничуть не меньше.
Тем не менее, для простого поселенца быт в таежном
поселении остается очень тяжелым. Многие семьи
до сих пор живут в больших брезентовых палатках, утепленных опилками и
полиэтиленом. И это при сибирских морозах. Климат в районе поселения
по-прежнему вполне сибирский, а не субтропический. В течение недели обычной семье
дается ровно тридцать минут на посещение общественной бани. Дров всегда не
хватает. Контрастом этому являются массированные заготовки дров для самого
Виссариона, которые организуются среди прибывающих последователей. Все знают,
учитель любит попариться в русской баньке!
Так что с годами у людей накапливается усталость.
Многие не выдерживают физических и психических нагрузок и покидают Гору со
своими семьями. Часто по состоянию здоровья. На
место выбывших семей, поднимаются новые. Желающих пока хватает.
В поселении на горе Сухой
http://users.livejournal.com/_evergreen/59559.html
Как я уже сказал, собственными силами, жители
поселения не могут обеспечить свое существование. Земля в таежной зоне родит
плохо, еле-еле хватает собственных овощей. Питание – с общего лабаза, но его
надо как-то пополнять. А как пополнять, если мастерских почти нет, а те
немногие, которые есть, ориентированы на сбыт своей продукции в далеком
Красноярске, дорога до которого трудна и очень накладна. Поэтому горское
поселение фактически существует за счет церковных денег. Говорят, какое-то
время казна поселения пополнялась за счет денег, вырученных от продажи картин
самого Виссариона. В этой связи, постоянные призывы церковного совета к семьям
деревень «жить по образу Горы» выглядят, по меньшей мере, странными.
Существование поселения носит с одной стороны
рекламный, с другой стороны – консолидирующий характер. Рекламный, потому что
именно сюда приезжают многочисленные журналисты и комиссии. Они судят о жизни
общины по Горе, а не по тому, как живут последователи в деревнях. Консолидирующий
– потому что в центре города стоит символ веры – двукрылый ангел. Именно здесь
звон колоколов отмечает своими ударами приход «новой эры». Именно сюда каждое
воскресенье устремляются паломники, желающие попасть на литургию.
Для поддержания порядка и для того, чтобы уберечь Виссариона «от
всяческих, ему не нужных встреч», на Горе создан отряд быстрого реагирования,
состоящий из молодых тренированных ребят. Для этих же целей на Горе завели
четырех немецких овчарок. Так что даже в «эпицентре любви» не обходится без
применения силы…
Символ Веры в городе Солнца
http://users.livejournal.com/_evergreen/59559.html
Рискну предположить, что со временем в этих местах
развернется туристская индустрия. По крайней мере, по дороге в поселение уже
строится настоящий туристический комплекс. И уже разрабатываются пешие и конные
маршруты на озеро Тибер-Куль. О времена, о нравы! Все-таки в интересное время
мы живем. Еще не успели построить царствие Божье на Земле, еще не успели Христа
распять (похоже и не будут, гуманизм нынче, как никак), а уже составляются
туристические маршруты к месту предполагаемого царствия. Все в реальном
времени. Ну а с другой стороны куда деваться? Жить то как-то надо! Детей надо
кормить. Так пусть хоть рекламой на жизнь заработать, если руками не
получается. А то когда еще четвертое измерение наступит?.
Назад